Личные мотивы - Страница 107

107

— Сынок, пойди к себе, займись чем-нибудь, — ласково сказала Татьяна.

— Нет, я хочу с вами посидеть. Мне интересно, о чем вы с тетей Настей будете разговаривать, — с завидной честностью ответил подросток.

— Но у нас взрослые разговоры, — возразила Татьяна. — Тебе незачем их слушать.

— Что, секретные? — прищурился Гриша.

— Ну, считай, что секретные.

— Про любовников?

Татьяна расхохоталась, а Настя от изумления дар речи потеряла.

— Про каких любовников, сынок? У меня их нет, у тети Насти тоже.

— Значит, не про ваших, а про чужих, — вполне логично заключил Гриша. — Но если про чужих, то какой же это секрет? Про чужих мне тоже можно послушать.

Настя наконец обрела дар речи:

— Гришка, неужели тебе интересно про это слушать?

— Мне про все из взрослой жизни интересно, — очень серьезно ответил он. — Я хочу научиться вас понимать, чтобы наладить с вами контакт. Взрослые нас понимать не умеют или не хотят, и если я сам не сделаю шаг вам навстречу, то взаимопонимания никогда не получится.

Настя недоверчиво посмотрела сначала на мальчика, потом на его мать, которая изо всех сил сдерживалась, чтобы снова не рассмеяться.

— Тань, это кто? — спросила она, показывая рукой на Гришу. — Это твой сын? Или доктор психологических наук? Ты как его воспитываешь, что у него в голове бродят подобные мысли?

— Настюша, если бы я его воспитывала в полную силу, он был бы совсем не таким. Его книги воспитывают, он их целыми днями читает с раннего детства. Вот как я его в три года читать научила, так он от них и не отрывается, читает все подряд, что на стеллаже находит — то и тащит, а я уследить не могу. Когда я вышла в отставку и стала сидеть дома, было уже поздно, он уже начитался. Гриша, сынок, ну правда, дай нам с тетей Настей поговорить. Даю слово, это не про любовников, ни про наших, ни про чужих.

— Тогда тем более не из чего делать секрет, — упрямо возразил парнишка. — Тетя Настя, вы не возражаете, если я с вами посижу и послушаю?

Насте стало его жалко. В конце концов, у нее к Татьяне дело действительно совершенно не секретное.

— Посиди, если уж так хочется. Правда, Таня, пусть он посидит, может, ему полезно будет.

Татьяна сделала строгое лицо и сдвинула брови.

— Хорошо, я разрешаю тебе остаться, но за это ты сейчас пойдешь на кухню, включишь кофемашину и нальешь нам с тетей Настей по чашке кофе. Мне — мягкий, тете Насте — нормальный. Разберешься с кнопками?

— Разберусь! — радостно подхватился Гриша. — Только вы без меня не начинайте, а то я потом не пойму ничего.

— Ужас, — улыбнулась Татьяна, когда сын выбежал из комнаты. — Вот так и живем. Ребенок искренне полагает, что человек должен жить по английской поговорке, то есть так, чтобы не стыдно было подарить своего попугая самой большой сплетнице города. Он не понимает, какие у взрослых могут быть секреты от детей, если эти взрослые не делают ничего противозаконного. И объяснить мне ему ничего не удается, он или обижается, или считает, что его обманывают.

Гриша на удивление быстро справился с кухонной техникой и принес две чашки кофе, нормальной крепости для Насти и послабее — для матери. Для себя он притащил плитку черного шоколада с орехами и тут же принялся его грызть, откусывая прямо от большого куска.

— Танюша, скажи мне, ты проецируешься в своих книгах? — начала Настя и тут же мысленно сделала себе замечание: надо было сформулировать вопрос попроще, потому что сейчас Гришка встрянет и начнет требовать объяснений непонятного термина.

Но Гриша, как ни странно, промолчал, из чего Настя сделала вывод, что он знает, что такое «проецироваться» применительно к психологии. Ну и ребенок!

Татьяну вопрос совершенно не смутил.

— Конечно! — сразу же ответила она. — И все писатели проецируются, потому что пишут о том, что лично им интересно. А интерес — это и есть проекция устойчивых индивидуально-личностных особенностей.

И снова Настя замерла в ожидании вопроса, однако Гриша по-прежнему молча грыз шоколад, внимательно слушал и ничего не спрашивал.

— Ты вот моих книг не читаешь, — продолжала Татьяна, — а ведь в них вся моя жизнь: и первый муж, и первый развод, второй муж и второй развод, и юношеская влюбленность, и Стасов, и то, как я выстраивала отношения с его дочерью, и моя беременность, и материнство, и работа. Только надо понимать, что я не факты описываю, а мысли, переживания, опыт.

При этих словах Гриша встал, подошел к книжному шкафу и начал перебирать стоящие на полках книги, написанные Татьяной.

— Что ты там ищешь, сынок? — спросила она.

— Мам, а в какой книге написано про то, как я был маленький? А то я с четырех лет себя помню, а что было до этого — не помню. Я бы почитал. Это в какой книжке?

Татьяна растерялась, и было непонятно, то ли она старается вспомнить, то ли пытается сообразить, как увернуться от прямого ответа.

— А про то, как вы с папой меня ждали, пока я еще не родился, есть где-нибудь? А про то, как ты была беременная и я у тебя в животе рос, есть? Я хочу почитать.

— Зачем тебе это? — изумилась Татьяна.

— Мне интересно. Вы же, взрослые, никогда нам правды не говорите, вы нас все время обманываете. А вдруг ты меня не хотела? А вдруг вы с папой меня не любили совсем?

Татьяна бросилась к сыну, обняла его, нежно поцеловала несколько раз в щеки и лоб.

— Да как же, Гришенька, — заговорила она, и в ее голосе явственно слышались слезы, — как же мы с папой могли тебя не хотеть? Как мы могли тебя не любить? Что ты такое говоришь?

107