Ну что, что нового может рассказать ему неизвестный автор писем? Что он знает такого, чего не знает сам Кротов? Даже если Хан окажется прав и выяснится, что валютчик Стеценко и убийца Стеценко — это два разных человека, что интересного в этом для Бориса? Его маму убили, зарезали на его глазах, убийца понес заслуженное наказание, и ничего неожиданного тут быть не может. Ну, допустим, Стеценко кому-то рассказал подробности совершенного убийства, например, тому, с кем подружился на зоне, когда отбывал наказание, ну и что? Борис и сам эти подробности знает. Конечно, он был слишком мал, чтобы понимать, почему дядя Валера называл маму сукой и проституткой, но теперь-то он уже взрослый и прекрасно понимает, что, наверное, мама дала ему повод. Она была очень красивой, и, вероятно, мужчины за ней активно ухаживали. Может быть, речь идет именно об этих подробностях? Но зачем они Кротову? Что они изменят в его жизни? И, кроме того, Борис не хочет их знать, для него мама была и остается самой нежной и красивой на свете, и никакие сведения о ее поклонниках и поведении, давшем повод для ревности, ему не нужны. Уж во всяком случае, платить за них деньги он никак не намерен.
Но кто же все-таки пишет эти письма?
Валентина Евтеева искоса посматривала на профиль идущего рядом с ней Славомира Ильича, и сердце ее замирало от счастья и восторга. Все треволнения позади, на следующий день после визита в дом Крамарева той пожилой пары она встретила Славомира на прогулке. Как и в прошлый раз, за его спиной маячили два телохранителя.
— Валечка, как я рад вас видеть! — обрадованно воскликнул он. — Несколько дней не мог вырваться и, признаюсь вам, успел соскучиться. Вы такая очаровательная собеседница, мне очень не хватало прогулок с вами.
— Я тоже вас ждала, — призналась она искренне. — Боялась, не заболели ли вы.
Он легко коснулся ее руки, и Валентина обмерла. Неужели?! Неужели все сбывается?
— Было много работы, — вздохнул Славомир, как показалось Валентине, с сожалением. Во всяком случае, ей хотелось думать, что сожаление в его голосе действительно было. — Но я думал о вас, вспоминал, как мы вместе гуляли. А знаете что? Пойдемте выпьем кофе, здесь в торговом центре есть вполне пристойное кафе, где подают хорошую свежую выпечку. Пойдемте?
Она с радостью согласилась. Да она согласилась бы пойти с ним куда угодно, хоть в кафе, хоть на бои без правил.
Оказалось, из этой части лесного массива есть короткая тропа, которая вела прямо к большому торгово-развлекательному центру. Валентина шла от шоссе к месту встречи со Славомиром добрых двадцать минут, а теперь выяснилось, что можно было дойти и за семь.
Телохранители проводили их до входа и остались стоять снаружи у дверей. Славомира Ильича в кафе знали, видно, он частенько сюда захаживал. Они заказали кофе и булочки из слоеного теста с яблоками и лимоном. Валентина, против обыкновения, даже краешком сознания не зафиксировала эти слоеные булочки как нарушение режима питания и угрозу размерам талии, рядом со своим спутником она готова была есть что угодно и не думать о последствиях.
— Расскажите мне о себе, — попросил он. — Кто ваши родители, как вы учились в школе, какими были ваши подружки в детстве, как вы влюбились в первый раз.
«Только бы ничего не напутать, — напряженно думала Валентина. — Я родилась не в Руновске и выросла не в Южноморске, я питерская девочка из интеллигентной семьи, папа — врач, мама — инженер. Брат — бизнесмен. Не нужно ничего выдумывать, я буду рассказывать правду, только все это будет происходить в Питере. И папу никто не убьет, он сам умрет от своей болезни. Нет, не надо про папину смерть, она была слишком недавно, а ведь Нина Сергеевна говорила, что в Москве не любят горя и вообще не любят людей с проблемами. Пусть папа будет жив, и никакой болезни нет. Я вообще об этом говорить не стану. Он же не спрашивает про моих родителей сейчас, он спрашивает про мое детство».
Она рассказывала о себе и своей семье и не переставала удивляться тому, что это может быть интересно Славомиру. Ну, когда Нина Сергеевна расспрашивала ее, Валя понимала: хозяйка изучает ее, у нее хобби такое, Нина сама предупреждала. Но Славомир! Никогда ни один мужчина, ухаживая за ней, не интересовался ее детством и школьными подружками, максимум, куда распространялось их любопытство, — это вопрос о том, была ли она замужем и есть ли у нее дети.
— А какие книги вы в детстве читали? — спросил он.
Разговор плавно перешел на литературу, и здесь Славомир Ильич активно включился в беседу и показал себя человеком знающим и тонким. Они как раз обсуждали, в каком возрасте имеет смысл читать «Мадам Бовари» Флобера, чтобы хоть что-то понять в этом произведении, когда Славомир Ильич вынул из кармана мобильник.
— Простите, Валечка, мне нужно позвонить. Девушка в депрессии, надо ее поддержать.
Валентина не поняла, о какой «девушке в депрессии» идет речь, и, пока Славомир разговаривал, она внимательно прислушивалась к каждому его слову, пытаясь сообразить, хочет ли он, чтобы она спросила, что это за девушка и отчего у нее депрессия. Наверное, хочет, иначе зачем бы вообще стал говорить об этом. Или сказал просто так, чтобы объяснить, почему прерывает разговор на самом интересном месте, и никакие расспросы в его планы не входят? Как же поступить, чтобы не вызвать раздражения и недовольства?
— Ольга Константиновна, — говорил Славомир Ильич в трубку, — ну ты как там? Ничего? Как спала? Что снилось? Ну, ты это брось, не надо так… Да все будет хорошо, не думай об этом… Ну ты же умница… Нет, так нельзя, это неправильно… Ну потому и неправильно… Нет… Нет… Ты давай-ка выпей что-нибудь успокоительное и ляг поспи, а проснешься — и все будешь видеть совсем в другом свете.