Личные мотивы - Страница 85

— Еще есть машина, — невозмутимо поправил ее Петр. — Но ты права, представления у них какие-то идиллические. Наверное, сериалов про сыщиков насмотрелись и думают, что и в жизни все так, как в телевизоре показывают. Линда Хасановна, можно отойти в туалет?

— Давай, — кивнула она, — только побыстрее, не задерживайся, а то вдруг они выйдут. В ресторан не заходи, они могут тебя заметить, иди лучше вон в то кафе.

— Там с улицы не пускают, я как-то пробовал, они потребуют, чтобы я что-нибудь заказал, — проявил Петр знание южноморских муниципальных реалий. — У нас не город, а засада какая-то: туалет наищешься.

— Ну, возьми стакан минералки и быстро выпей. Иди уже, Петенька, не тяни, они давно сидят в «Афродите» и в любую минуту могут выйти.

Линда торопила своего друга не напрасно, она словно чуяла, что время поджимает. Каменская и ее муж (о том, что они супруги, Линда узнала у администратора гостиницы «Райский уголок») появились на крыльце ресторана ровно в ту секунду, когда Петр вышел из дверей расположенного на противоположной стороне улицы кафе. Сделав Линде знак, означающий «я их вижу», Петр не спеша двинулся следом. Через пару минут Линда догнала его.

— Нет, все-таки он очень интересный мужчина, — проговорила она, внимательно разглядывая спину Чистякова. — Выглядит он на свои годы, но старится красиво. Вот ты замечал, Петруша, что люди стареют по-разному?

— Да что ты выдумываешь! — отмахнулся Петр. — Все стареют одинаково. Всех одолевают немощь и болезни, другой старости не бывает. И характер у всех портится.

— Не скажи, — горячо возразила Линда. — Некоторые в старости становятся просто отвратительными, а некоторые, наоборот, делаются даже интереснее, чем были в молодости. Вот ты, Петенька, будешь стареть некрасиво.

— Это еще почему? — возмущенно спросил Петр.

— А ты недобрый, тебе никого не жалко: ни котенка бездомного, ни ребенка потерявшегося. А этот Чистяков явно добрый, потому и выглядит так хорошо. Ты, например, знаешь, сколько ему лет?

Петр задумался и, прищурившись, уставился в затылок Чистякову.

— Ну, лет сорок пять, наверное, может, меньше. Меня его седина с толку сбивает.

— А вот и нет! — торжествующим шепотом сообщила Линда. — Ему пятьдесят уже исполнилось.

Ей самой еще не было сорока, и пятьдесят лет казались Линде Хасановне первым порогом подкрадывающейся старости.

— Ты только посмотри, как он выглядит, — возбужденно продолжала она. — Какая осанка, какая походка! А улыбка! От одной его улыбки можно умом тронуться. И тетка эта престарелая, которая с ним, его недостойна. Не понимаю, как он мог на ней жениться? Зачем?

— Чем она тебя не устраивает?

— Ей никого не жалко, она бессердечная, — уверенно повторила Линда то, что уже говорила раньше. — И глаза у нее такие, что сразу видно: она только о работе думает.

— А о чем, по-твоему, надо думать? — с усмешкой спросил Петр. — О любви, что ли?

— А как же! Только о ней и имеет смысл думать, только любовь имеет значение, это же самое главное в жизни! Если любви нет, то, считай, ничего у человека нет, гол как сокол. Смотри, они сворачивают на Белинского. Как ты думаешь, куда они направляются?

— Точно не в гостиницу, на Короленко с этой стороны никак не выйти. Значит, на очередную встречу. И когда только им надоест шататься по адресам? Хоть бы съездили куда-нибудь развлечься, что ли! Мы бы с тобой тоже на машине прокатились бы, а то все ногами да ногами, скоро ботинки порвутся, — проворчал Петр. — У меня уже мозоли.

— Мозоли? — встрепенулась Линда. — Петруша, вон там аптека, я сейчас побегу вперед и куплю тебе пластырь, они идут медленно, я успею вас догнать.

Она рванулась вперед, и Петру с трудом удалось удержать ее:

— Куда ты? Не надо в аптеку, идем спокойно.

— Ну как же не надо! — запротестовала она. — Тебе же больно, Петруша. Если мозоль вовремя не заклеить, будет еще хуже. Нет-нет, я побегу.

Она вырвала руку и помчалась вперед. Несмотря на солидный лишний вес, бегала Линда Хасановна хоть и грузно, но быстро. Через несколько минут она догнала ушедших далеко вперед Каменскую с Чистяковым и шествующего метрах в двадцати от них Петра.

— Купила! — радостно сообщила она. — Будет минутка — снимешь обувь и заклеишь ножки. А вечером я тебе специальную мазь наложу, очень хорошую, она обязательно поможет, утром ножки будут как новенькие.

— Ты со мной разговариваешь, как с ребенком, — недовольно пробурчал Петр, пряча в карман упаковку пластыря.

— А как же мне с тобой прикажешь разговаривать? — удивленно откликнулась Линда. — Ты сам ничего не можешь для себя сделать. У тебя ноги стерты, а ты не догадаешься пластырь приклеить, ждешь, пока я все куплю и все устрою. Ты — моя любимая деточка, — нежно добавила она, целуя его в висок.

Линда Хасановна ростом была почти на голову выше своего любовника, поэтому для поцелуя ей пришлось слегка нагнуться. Однако разница ни в росте, ни в весе их никогда не смущала.

* * *

Поездку за город в мастерскую Бориса Кротова супруги Сорокины откладывать не стали и отправились туда через день после получения приглашения. Вилен Викторович, правда, сомневался, удобно ли являться к художнику так скоро и не выглядит ли это навязчивостью и бесцеремонностью, однако Ангелина Михайловна заняла твердую позицию и заявила, что если Виля не хочет лишний раз выслушивать от Крамарева слова недовольства отсутствием результатов, то надо пренебречь этикетом и заниматься делом. Суть же состояла в том, что ехать Вилену Викторовичу отчаянно не хотелось: далеко. И смотреть там нечего, чай, не Рембрандт.