— Я вижу, вы далеко продвинулись, — одобрительно заметил Гашин. — Конечно, они, кто же еще? Они вышли на пенсию и тихо затухали в своем Новосибирске, скучали и маялись, пока Максим не нашел их. Вы поймите, у них появилась цель в жизни, смысл, она наполнилась идеей, содержанием, у них выпрямились спины, они воспряли духом. Знаете ли, месть — это очень животворный мотив, он людей буквально с того света возвращает.
Он замолчал, глядя в сторону, плечи его опустились, и весь он мгновенно стал поникшим и каким-то несчастным. Но уже через несколько секунд глаза Славомира Ильича снова заблестели, а губы дрогнули в готовности улыбнуться. В этот миг он показался Насте таким красивым, что она даже забыла о том, что он убийца, и откровенно любовалась сидящим напротив нее мужчиной.
— И знаете, что еще я понял? — продолжал Гашин. — Что месть — это просто красивое слово, которым каждый из нас прикрывает свои собственные личные мотивы. Максиму нужно было любыми средствами справиться с конкурентом, а на смерть брата ему, в сущности, наплевать. Как ни жестоко это звучит.
— Погодите, но каким образом информация о происшествии на водохранилище могла бы помочь Крамареву в его борьбе с младшим Разуваевым? — нахмурился Стасов. — Ведь это не Разуваев погубил детей.
— Павел Разуваев очень любит своего отца, он не допустил бы, чтобы имя Николая Степановича было опозорено. В обмен на неразглашение информации он снял бы свою кандидатуру и перестал мешать Крамареву в бизнесе. Вот и весь расклад, — пожал плечами Гашин.
— Ну хорошо, а Сорокины? — продолжала допытываться Настя. — У них какой мотив, если не месть за смерть сына?
— Им нужен был новый смысл жизни, новый импульс, чтобы вернуть хотя бы немного сил и интереса к существованию. Максим нашел их, пригласил в Москву, купил за бешеные деньги квартиру, в которой когда-то жила Лариса Кротова, переплатил жильцам, чтобы они согласились переехать, давал Сорокиным деньги без счета, обеспечивал всем необходимым. И знаете, им очень понравилось так жить.
— И для чего все это было? Зачем он вызвал вас из Перми и Сорокиных из Новосибирска?
— Видите ли, у Максима была информация о том, что Лариса могла оставить какие-то компрматериалы на Разуваева. То ли видеокассету, то ли аудио-, то ли просто какие-то записи. Никто не знал, что именно, и никто не знал, где она это хранила и было ли это вообще. Но задачей Сорокиных было познакомиться и близко сойтись с семьей Гусаровых, которые жили в соседней с Ларисой квартире и которые после ее гибели взяли к себе ее маленького сына. Были основания полагать, что и ее вещи они тоже взяли, и среди этих вещей есть то, что так нужно было Максиму. Сорокины были исполнителями, а я подавал идеи. У меня, знаете ли, неплохо получалось, — Гашин снова усмехнулся. — Все-таки я умею строить сцену и развивать драматургию эпизода. Я помогал анализировать характеры соседей и подсказывал, как и о чем лучше строить беседу, как начать, как ее вести и чем завершить, чтобы достичь нужной ноты. Впрочем, вам эти тонкости ни к чему, они вам вряд ли понятны.
— А вам? — с интересом спросила Настя. — Зачем вам это было нужно? Какие у вас были личные мотивы, если не месть в чистом виде?
— А я, наверное, не мог жить с чувством вины, — спокойно ответил Гашин, и это спокойствие лучше всяких слов объясняло, как много он думал об этом. — Вика считала меня виноватым в том, что случилось с ее сыном, и, вероятно, была права. Если бы я, взрослый умный мужик, сумел выстроить с ним правильные отношения, он не поехал бы в этот лагерь и не оказался бы с друзьями на водохранилище. Но я не сумел, я вообще мало думал о мальчике, все больше занимался собой, своей любовью к Виктории и своим творчеством, до Юрки мне и дела не было, более того, поскольку он плохо ко мне относился и Вика из-за этого переживала, я считал, что он мешает нашей любви. После его смерти я все время чувствовал себя виноватым, а после самоубийства Вики — виноватым вдвойне, ведь я не смог стать ей опорой, не вытащил ее из пьянства, из депрессии. И когда я узнал от Максима правду, я подумал, что если сам, своими руками убью доктора Евтеева, то хотя бы частично искуплю свою вину перед Викой и ее сыном. Доктор умирал от рака, и я торопился, боялся не успеть, боялся, что он умрет своей смертью в собственной постели, а мне так хотелось прийти на Викину могилу и сказать: «Вика, я сделал это, я искупил свою вину». Так что у меня, как видите, мотив тоже вполне личный.
Настя задумалась, потом неожиданно спросила:
— И чем же вы занимались целыми днями, находясь под охраной? Скучали?
— Что вы! — воскликнул Гашин. — Я работал, я очень много работал, я пишу новую пьесу, и вы знаете, давно уже у меня так легко не шла работа, так вдохновенно, так продуктивно!
— Значит, убийство доктора пошло вам на пользу. А знаете, какие у вас на самом деле были личные мотивы?
Гашин вскинул на нее непонимающий взгляд:
— Что вы имеете в виду?
— Ваша единственная более или менее удачная пьеса, которую поставили в Красноярске, была написана после самоубийства Виктории Петраковой, когда вас грызло невыносимое чувство вины и утраты. А потом это чувство поутихло, и вдохновения уже не было. Для успешной работы вам нужны трагически окрашенные переживания. Вам понадобилось убийство и новое чувство вины, чтобы пробудить в себе талант. Наверное, вам очень помогла непростая ситуация с Валентиной, правда? Ну как же, вы спите с женщиной, отца которой, как выясняется, вы безжалостно убили, а она об этом не знает. В вашей новой пьесе это наверняка нашло отражение.